Священная земля науки

Свято место пусто не бывает
Русская поговорка

Скоро настанет лето, и на обычный вопрос: "Куда едешь?" я буду отвечать не совсем обычно: "В Заполярье". Я знаю возможные реакции собеседника, ибо отвечаю так уже 20 лет. Удивление с оттенком жалости – у тех, кто никог да не был на Севере, понимание с оттенком зависти – у тех, кто там был. Север – одно из мест, которыми заболевают. Болезнь обостряется весной. Мне снятся Белое море, запах водорослей и багульника, мягкие, обросшие лишайником камни, крики потревоженных на гнездовье птиц, любопытная морда тюленя, глядящая из воды у самого борта лодки...

Те, кто склонен к романтике, предпочитают не разбираться в своей болезни, дабы не лишать страсть ореола таинственного избранничества. Но мне все же захотелось понять, в чем тут дело.

Много лет назад, когда неуемный восторг перестал застилать глаза, появилась возможность увидеть, чем же так привлекателен для меня Север. По сравнению с природой, к которой мы привыкли в средней полосе и южных курортах, Север еще очень мало освоен людьми. Если бы речь шла о человеке, я сказала бы: самостоятельный, сдержанный. Такой человек предоставляет другому свободу быть самим собой . Свободу быть самим бой предоставляет человеку Север.

Подобно островам, усеивающим пространство северных морей, разбросаны по берегам этих морей биологические научные учреждения. Все они, как и острова, имеют свое неповторимое лицо. Свою историю, рельеф, состав обитателей. Подобно северным птицам, что улетают на зимовку в теплые края, но неизменно возвращаются по весне, слетаются весной к холодному морю и временные постояльцы – биологические экспедиции и отдельные ученые из разных городов и стран.

Белое море каким-то удивительным образом притягивает к себе биологов. Приезжие из Москвы, Санкт-Петербурга, Воронежа, с Украины десятилетиями работают здесь. Количество биологических стационаров и регулярно работающих экспедиций поражает, особенно если принять в расчет прошлое. Соловецкая биостанция и Ковденская биостанция Сент-Илера. Биологическая станция МГУ близ Пояконды и биологическая станция Петербургского университета на острове Средний. Филиал биостанции МГУ на тех же Соловках и биостанция Зоологического института на Картеше, Кандалакшский заповедник...

Есть тому объяснение чисто практическое. Сегодня Белое море – единственное чисто русское, российское море. К тому же самое близкое к столицам. К тому же море "настоящее" – с соленой водой, с приливами и отливами, с богатой и разнообразной флорой и фауной. И все-таки этих объективных причин явно недостаточно, чтобы объяснить его притягательную силу.

Некоторые – более любопытные или более недоверчивые? – рано или поздно начинают доискиваться причин. Они интересуются историей, собирают литературу, рассматривают старые карты, углубляются в тайны географических названий и в биографии давно умерших людей. Работая на Севере, я, естественно, обрастала знакомыми. Почти все они были старше, часто – намного старше меня. Но Север любили так же беззаветно, и меня это поражало. И вот удивление переросло в понимание, что эти люди, их имена и дела должны сохраниться в истории. Последующие поколения, да и современники, должны иметь возможность узнать о работе разнообразных беломорских биологических организаций не только по безликим вывескам и научным трудам, интересным и доступным лишь специалистам. Ведь любая такая организация – живой организм, который состоит из людей, живущих в одной тональности с Белым морем.

Соловецкий монастырь известен всему миру как один из наиболее впечатляющих памятников русской истории и архитектуры. Изучение его более чем пятивековой истории не менее увлекательно, чем чтение "Имени розы" Умберто Эко. solov2.gif (94573 bytes)

Монастырь объединил в себе высочайшие достижения зодчества, разумного хозяйствования, ратных подвигов. Он славен несметным количеством богатств, материальных и духовных.

Однако в истории Соловков, прекрасно и подробно отраженной в литературе, есть белое пятно – история Соловецкой биостанции, первой в мире биостанции в полярных водах, сыгравшей огромную роль в развитии отечественной биологии.

Интересно и вот что. В сравнительно скудной информации о бытовой, а не научной стороне жизни этой станции, дошедшей до нас, мне видится некое предсказание, мимолетный, но на удивление точный набросок всей будущей истории биологических беломорских стационаров. Крупные научные открытия непринужденно сочетаются с мелкими дрязгами, великое и низкое идет рука об руку, совершенно неожиданные люди вдруг оказываются ценителями и помощниками в работе биологов, а те, для кого это прямая обязанность, остаются на удивление равнодушны к ней. И все это существует в бесценной оправе природы, молчаливо взирающей как на величие, до которого может подниматься человеческий дух, так и на бездны его суетности.

Систематические исследования Белого моря начались во второй половине ХIХ века. В 1868 году при Санкт-Петербургском университете появилось Общество естествоиспытателей. Организовали его люди серьезные и энергичные: немедленно был составлен научный план, в котором важное место занимало изучение Русского Севера, и уже в мае 1869 года в Архангельск отправилась первая экспедиция. В ней приняли участие четыре человека: зоолог Ф.Ф.Яржинский, орнитолог В.Э.Иверсен, ботаник А.Соколов и геолог А.А.Иностранцев. Экспедиция продолжалась несколько месяцев, каждый из участников работал по своей собственной программе. Сколь интенсивную и наcыщенную работу вели эти люди, можно судить на примере одного из них.

Наняв для своих работ шхуну сумского мещанина А.Ростовцева, идущую в Норвегию, Ф.Ф.Яржинский вышел на ней в море 12 июня. Пройдя на судне вдоль Зимнего и Карельского берега Белого моря, он собрал много интересного зоологического материала, а потом, пересел на шхуну "Тысячелетие России" керетского купца Савина, идущую в Петербург. Зоолог чудом избежал верной смерти: только что покинутое им судно Ростовцева погибло вместе со всей командой во время шторма.

А Яржинский продолжал свое нелегкое путешествие на попутных судах. На норвежской баркентине "Дюнаборг" он вернулся в Архангельск, проведя по пути исследования в Двинском заливе, а затем собирал коллекции беломорских животных на Соловках, Онежском, Поморском и Карельском берегах Белого моря. Он первым сделал вывод о существенных различиях фауны обследованных заливов, который верен и по сей день. Не хуже потрудились и коллеги ученого: они собрали разнообразные коллекции и гербарии, выполнили важные геологические исследования. Следующая экспедиция Общества на берега Белого моря состоялась в 1876 году. Возглавлял ее профессор Санкт- Петербургского университета Н.П. Вагнер. За три летних сезона он на личном опыте убедился, как много трудностей выпадает на долю естествоиспытателя в этих суровых краях при отсутствии хорошей базы. Так родилась идея создания биологической станции на побережье Белого моря.

Профессор заключил договор с архимандритом Соловецкого монастыря Феодосием, и монастырь предоставил в качестве базы для научных исследований домик в поселке Ребалда на Большом Соловецком острове.

Н.П.Вагнер находил Соловецкие острова идеальным местом для биостанции. Морская фауна здесь многообразна и изобильна, заливы удобны для сбора материала, да и сами окрестности монастыря интересны для биологов. Наличие биостанции давало возможность не только успешно вести научные исследования, но и проводить практические занятия со студентами.
Но настоящий расцвет научной работы на Соловках связан с именем нового настоятеля монастыря архи мандрита Мелетия. Он был прекрас но образованным, прогрессивным и умным человеком. Архимандрит с пониманием отнесся к нуждам биологов и даже увидел несомненную выгоду в сотрудничестве с ними.

Большой Соловецкий остров. На небольшом мысу, вдающемся в море у самых монастырских стен, находится здание Соловецкой биостанции. Слева на заднем плане губа Долгая со множеством островов - любимое место работы биологов

Монахи планировали вселить в многочисленные озера Соловецких островов несколько новых видов рыб, раз рабатывали систему мер по охране гаги, легкий и теплый пух которой всегда ценился очень высоко. Во всех этих начинаниях им могли помочь работающие на станции биологи.

Примечательно, что еще в конце Х1Х века архимандрит Мелетий прекрасно сознавал, что благополучие любого поселения, любого хозяйства напрямую зависит от благополучия и здоровья природы, окружающей его. Он понимал, что давать оценку природным ресурсам и рекомендации по их грамотному использованию должны специалисты: только они способны учесть все взаимосвязи в живой природе, только они могут предвидеть долговременные последствия людского вмешательства в ее дела.

Иногда нам бывает трудно уйти от традиционного представления о людях церкви как о личностях, далеких от научных прозрений и от понимания проблем сугубо практических. Однако хозяйство монастыря было обширно, и без серьезных знаний и умений в самых разных областях соловецким монахам было никак не обойтись.

Чтобы эффективно вести хозяйство, монахи соединили многочисленные озера каналами, облицованными камнями

Монастырь был крупнейшим и богатейшим землевладельцем, ему принадлежал не только весь Соловецкий архипелаг. Еще в ХVI веке он получил земли по берегам Северной Двины, Сумскую область в Поморье. Здесь существовали те же ремесла, что и в городе ХIХ века, да и в сельском труде монахи толк знали. Они наладили солеварение (каждый год монастырь продавал по 10 тысяч пудов соли), молочное хозяйство, разведение северных оленей, построили кожевенный завод по обработке оленьих шкур. В монастырских владениях работали кирпичный и гончарный заводы, литейная, кузница, изготовлявшая не только гвозди, лопаты и топоры, но и оружие – копья, бердыши. Тюленей добывали в промышленном масштабе: салотопня и мастерская для пошивки сапог из тюленьей кожи работали бесперебойно. В монастыре был даже собственный квасопровод!

В 1875 году (то есть как раз к началу контактов с биостанцией) монастырское имущество оценивалось в 10 миллионов рублей – деньги по тем временам огромные. Путешественник Сергей Максимов писал: "Монастырь поражает необъятным богатством: не заглядывая в сундуки его, которые, говорят, ломятся от избытка серебра, золота, жемчугов и других драгоценностей, легко видишь, что, сверхгодичного расчета на братию, у него остается еще огромный излишек, который пускается в рост на проценты".

Легко понять, что успешно управлять таким хозяйством мог только человек образованный, масштабно мыслящий, искренне радеющий о благополучии своих владений. Таким человеком, судя по всему, и был настоятель монастыря архимандрит Мелетий. Недаром его избрали Почетным членом Санкт-Петербургского Общества естествоиспытателей.

Испросив благословения у соловецких угодников Зосимы и Савватия (эти монахи-отшельники, основавшие Соловецкую обитель в середине ХV века, после смерти были причислены к лику святых), Мелетий принялся хлопотать за ученых перед отцами церкви. В 1882 году Священный Синод разрешил открыть на территории монастыря биологическую станцию.

Специально для биологов над Сельдяной избой, где солили знаменитую соловецкую селедку, построили втоой этаж. Для нужд ученых монастырь бесплатно предоставлял рабочих и шлюпку с гребцами. Светские власти были к исследователям не столь внимательны. Министерство народного просвещения выделило 1000 рублей на библиотеку, реактивы и оборудование при открытии станции, но с тех пор больше не финансировало ее, и исследования приходилось вести на деньги самих ученых. Лишь с 1890 года Общество естествоиспытателей стало выделять 400 рублей в год для найма лаборанта, а помощь от Государственного казначейства в размере 1500 рублей в год стала поступать только с 1895 года.

Соловецкая биостанция просуществовала 17 лет, но за этот сравнительно недолгий срок она успела оставить ярчайший след в истории отечественной науки, а по некоторым оценкам, играла в годы своей работы главную роль в развитии естествознания в России. Особенно велик был ее вклад в зоологию. И это вполне объяснимо. Первый биологический стационар в полярных водах открывал перед исследователями такие возможности, которых раньше они были лишены, а для настоящего ученого трудно найти более соблазнительную приманку, чем перспектива интересной работы. На Соловецкие берега съезжались петербургские, московские, харьковские, варшавские, юрьевские, казанские ученые и студенты. За время существования станции ее посетило более 50 человек.

Здесь было написано более 60 трудов, посвященных фауне и флоре Белого моря. Собранные на станции материалы вошли в коллекции Зоологического музея Санкт-Петербургского университета, Зоологического музея Императорской академии наук и другие. Станция снабжала учебными материалами многие высшие учебные заве дения и гимназии. Перечень фамилий работавших здесь ученых и список их публикаций говорят сами за себя. Здесь работали такие столпы русской зоологии, как С.М.Герценштейн, Г.А.Клюге, Н.М.Книпович, А.К.Линко, К.С.Мережковский, Д.Д.Педашенко, В.А.Редикорцев, К.К.Сент-Илер, В.М.Шимкевич; их труды – классика нашей науки. -

Несмотря на растущую популярность Соловецкой биостанции и неоспоримые успехи ее деятельности, в 1899 году станцию закрыли, причем при весьма драматических обстоятельствах. Впрочем, теперь обстоятельства эти можно рассматривать отчасти и как поучительные, ибо они как нельзя лучше показывают, сколь многое зависит в науке от конкретных личностей, случайных совпадений, симпатий и антипатий, борьбы идеологий и самолюбий.

Архимандрит Мелетий постарел и удалился от дел. На его место заступил Иоанникий, ставший непримиримым врагом станции. Надо сказать, что основания для этого у архимандрита действительно были. Работавший на станции профессор В.М.Шимкевич, специалист в области эмбриологии и гистологии, был не только крупным ученым, но и воинствующим атеистом. А характер профессора был таков, что он не считал нужным скрывать свои убеждения и, хотя бы из чистотактических соображений, проявлять уважение к приютившему биостанцию монастырю. Архимандрит Иоанникий в свою очередь не мог вынести столь явного нарушения монастырского уклада и богохульства в самом сердце монастыря. В 1898 году он направляет письмо в Московскую контору Синода. Вот некоторые выдержки из него: "Отношения натуралистов к монастырю стали переходить пределы благоприличия... приезжают не только православные, но и иноверцы, а в 1897 году оказался даже один иудейского закона... Предъявляют требования... об отпуске им мяса, молока и т.п. в постные дни и посты, позволяя себе глумиться над последними... Даже в великие праздники их нельзя увидеть в храме: дни они проводят на экскурсиях, ночи в наблюдениях над добычею, а затем спят до полудня... Становясь на научную точку зрения, нельзя не прийти к заключению, что биологическая станция... уже исполнила свое назначение... в последнее время не найдено ни одной новой разновидности уже известных видов".

Справедливости ради надо сказать, что описанный архимандритом ритм работы, который, безусловно, возмущает душу всякого дисциплинированного человека, характерен для биологов и сейчас, а для тех, чья работа связана с морем, – особенно. Бывает, что в нем усматривают признак некой особой распущенности, может быть, даже порочности. Между тем все объясняется просто. Многие ученые и рады бы поспать ночью, но их работа почти всегда жестко привязана к приливам и отливам, которые, как известно, смещаются ежедневно приблизительно на час. Ритмы природы не считаются с человеческими привычками. solov8.gif (57838 bytes)

А вот что касается попытки Иоанникия "стать на научную точку зрения", то это ему удалось плохо. Открытием новых видов задачи науки отнюдь не исчерпываются. На Соловецкой биостанции вели работы по анатомии, гистологии и амбриологии, здесь были заложены основы некоторых направлений паразитологической науки, много внимания уделялось происхождению беломорской фауны. Да и перспектива найти в окрестностях биостанции новые виды была отнюдь не такой безнадежной, как считал архимандрит: список беломорских животных с тех пор увеличился по крайней мере вдвое.

Станцию, конечно, пытались отстоять, но ни ходатайства президента Общества естествоиспытателей А.Н.Бекетова, ни даже вмешательство его почетного президента, великого князя Александра Михайловича не смогли спасти ее. В феврале 1899 года Синод принял решение об "удалении биологической станции от территории Соловецкого монастыря".

Победу над охальниками монастырское начальство отпраздновало свое образно. В галерее, соединяющей Преображенский собор с Трапезной палатой, велено было написать фреску со сценой Страшного суда: здесь в адском пламени горел весь цвет русской зоологии, столь досадивший цвету русского православия. К сожа лению, до настоящего времени это примечательное творение не сохранилось.

Формально существование Соловецкой биостанции – первой биологической станции в полярных водах закончилось. Но за 17 лет станция никак не "исполнила свое назначение" – тут мы с архимандритом Иоанникием согласиться не можем. А если в чем и исполнила, так это в том, что указала дорогу другим – в здешние края устремился целый поток исследователей, и число биологических стационаров на берегах Белого моря стало стремительно расти. Да и сама биостанция, будучи изгнана из монастырских вла дений, все-таки не исчезла бесслед но, а возродилась на Мурмане, на побережье Баренцева моря, стараниями профессора К.М.Дерюгина.

А кроме того, слишком многие ученые, побывавшие на Соловецкой биологической станции, успели проникнуться любовью к этим краям и пониманием того, насколько необходим исследователям подобный стационар. Идея Н.П.Вагнера попала на благодатную почву. Уже через девять лет после закрытия Соловецкой биостанции появилась на Белом море Ковденская станция Юрьевского (ныне Тартуского) университета, организованная К.К.Сент-Илером, побывавшим в свое время на Соловках.

И, заканчивая рассказ о Соловках, невозможно не упомянуть об одном явлении, совершенно уникальном в мировой науке. В 1923 году на Соловецких островах был организован Соловецкий лагерь особого назначения – СЛОН. Здесь возникло и долгие годы работало Общество краеведения. Заключенные издавали журнал, где публиковали результаты своих исследований. Среди трудов Общества – работы, посвященные изучению фауны губы Долгой Большого Соловецкого острова.

Конечно, работы этого периода невозможно сопоставить с трудами предшественников по весомости вклада в развитие наших знаний о биологии Белого моря, но мы обязаны отдать должное мужеству ученых. Можно только удивляться непрерывности традиций беломорских биологических исследований, которые начались именно здесь, чтобы продолжаться в любых, самых трудных условиях, в любые, самые лихие времена. Продолжаются они и в наши дни.