На главную страницу журнала     На первую страницу сайта    

ivan.jpg (17470 bytes)"Бутыль, принадлежащую нашему институту, разбил препаратор Иваницкий - сотрудник Института биофизики..."

Из докладной записки завхоза директору Института радиационной и физико-химической биологии АН СССР (1959 г.)

Поиск темы на юбилейном вечере

Член-корреспондент РАН
Г.Р. Иваницкий

Cегодня многие собрания среди ученых приобрели незаслуженно ироничное название "тусовок" вместо благородного и возвышенного "собрание творческой элиты". Юбилейные вечера походят на лоскутные одеяла: здесь чередуются выступления как яркие, так, к сожалению, и невыразительные. А вот в наше время...

В декабре 1979 года в Институте молекулярной биологии АН СССР отмечался 85-летний юбилей академика Владимира Александровича Энгельгардта. Это был действительно праздник! Юбиляр в своё  время отвоевал у лысенковцев (что было непросто) плацдарм для возрождения отечественной физико-химической биологии. Однако его заслуга состояла не только в этом. Им были сделаны два, можно сказать, эпохальных открытия: окислительного фосфорилирования и АТФазной активности миозина. Но нобелевским лауреатом он не стал. Хотя знаю, что многие из этих лауреатов известны менее выдающимися достижениями...

Юбилейный вечер был в разгаре. Впрочем, назвать его "вечером" было бы неправильно. Поздравления начались в разгар дня и продолжались, несмотря  на  преклонный возраст юбиляра, до ночи. Человек остроумный и ироничный, Энгельгардт был не только великолепным ученым и организатором науки, но и прекрасным знатоком поэзии. Позднее в своих воспоминаниях Л.Л.Киселев отметил, что Энгельгардт всегда любил участвовать и в "капустниках", обычно ссылаясь при этом на высказывание Макмиллана – премьера Великобритании. Последний, заметив, что количество анекдотов и карикатур на него в Англии стало уменьшаться, с опасением сказал: "Моя популярность упала. Пора уходить в отставку". Поэтому кредо академика-юбиляра было таким: смеяться вместе со всем народом даже над собою, но можно и над другими – со стороны смешнее.

Обычно подобные юбилейные вечера проходят достаточно стандартно: приветствия от официальных организаций, иностранных гостей, директоров родственных московских и республиканских институтов (здесь среди них многие были учениками юбиляра), ну и прочие поздравления. Я оказался в ра деле "прочие". Замечу, что выступления большинства "поздравлянтов" обычно отвечают схеме: все о себе и немного о юбиляре. По этому поводу уже после кончины Энгельгардта в июле 1984 года академик А.А.Баев в книге "Воспоминания о В.А.Энгельгардте" высказался так: "Но вернемся все же к человеку, ради которого мы все сегод ня собрались, дабы не уподобиться герою Ильфа и Петрова, который при открытии линии трамвая по застарелой привычке говорил о международном положении и происках империализма, но никак не о трамвае".

Так вот, вернемся к этому юбилею. Очередь моего выступления должна была подойти где-то в середине вечера. К этому времени аудитория, я знал, уже будет изрядно измучена всевозможными речами. Я приехал из Пущино с двумя официальными "адресами" (кстати, довольно тоскливыми) и букетом цветов из нашей оранжереи. Никаких домашних заготовок для поздравления у меня не было. Я сидел и мучительно думал: чем удивить аудиторию?

Совместных работ с юбиляром мне сделать не довелось – я у него не учился, административно никак не соприкасался, виделся с ним эпизодически. Но работы Энгельгардта, понятно, знал. Впрочем, кого этим удивишь! Более того, на семинарах и симпозиумах, начиная свои выступления, я обычно говорил: "Со времени открытия Энгельгардтом и Любимовой АТФазных свойств миозина прошло 35 лет. За этот период..." – ну, и так далее. Но сейчас это выглядело бы банально! Так говорили все. До моего выступления оставалось не более часа, и я безуспешно копался в памяти, стараясь вспомнить хотя бы что-нибудь интересное. Но – нет идеи! Ничего не приходило на ум. Стоп! Может быть, это?

...В начале 70-х годов В.А.Энгельгардт приехал в Пущино. В здании дирекции Научного центра проходило какое-то заседание. Я тогда исполнял обязанности заместителя директора Института биологической физики. Директор этого института Г.М.Франк вызывает меня и говорит: "Нужно встретить Владимира Александровича Энгельгардта и привести в наш институт. Я хочу показать ему ваши работы по компьютерному анализу хромосом человека. Наконец они его заинтересовали. Возьмите мою машину и быстро поезжайте. Владимир Алек сандрович уже освободился".

Я не стал брать машину Г.М.Франка и поехал на своей, которую только что помыл. Дело было зимой, в ясный морозный день. Пока я ждал Энгельгардта, оставшаяся на корпусе машины влага замерзла. Двери не открывались, и я, мучительно отогревая замки руками и зажигалкой, объяснял появившемуся Энгельгардту, что произошло. Видя мое смущение, он меня успокаивал и терпеливо ждал. Думаю, что я тогда из рядно подморозил "деда". Но Г.М.Франку он ничего не сказал...

Этот сюжет скорее был драматичным для меня, тогда молодого кандидата наук, а для всех – мало интересным. Мои мыслительные поиски продолжались. Может быть, это?

...В 1978 году, зимой, совместно дву мя научными советами – Советом по молекулярной биологии, который возглавлял Энгельгардт, и Советом по проблемам биологической физики, который тогда возглавлял я, – в Бакуриани (в Грузии) была организована Закавказская региональная школа по молекулярной биологии и биологической физике. Мы – участники школы – летели через Тбилиси, чтобы затем автобусом добираться до места. Уже утром там, в Бакуриани, за завтраком я подошел к столику Энгельгардта – поприветствовать его. И вдруг он спрашивает: "Вы меня будете снимать?" (в смысле – увольнять, как я тогда понял). На моем лице появилось выражение недоумения. Я понимал, что Энгельгардт меня с кем то спутал. Кроме того, я знал, что на Институт молекулярной биологии АН СССР периодически делались "кавалерийские наскоки" то очередной комиссии по сигналам лысенковцев, то Октябрьского райкома КПСС, то финансовых или других органов. Однако закаленный в этих боях, мудрый Энгельгардт всегда выходил победителем. Я решил, что у "старика", что-то с рассудком... Даже если его и собирались снимать с поста директора, то почему об этом ему должны сообщать в Бакуриани, а не в Москве? Но тут в разговор вмешалась дочь Владимира Александровича. "Папа, – сказала она, – ты перепутал. Это член-корреспондент АН Генрих Романович, он после Франка возглавляет Научный совет по биофизике". – "Тогда присоединяйтесь к нам. Будем завтракать, – сказал Эн гельгардт, обращаясь ко мне. – Извините, я вас не узнал". Однако мое недоумение так при мне и осталось, пока Наталья Владимировна не объяснила мне наконец, что в Бакуриани прилетела группа кинематографистов студии "Центрнаучфильм", которая снимает "Быль о Фаусте" – фильм о Владимире Александровиче. Значит, говоря "снимать", Энгельгардт имел в виду вовсе не снятие с должности

Во время той поездки случился еще один курьез. Академик Грузинской АН Элевтер Луарсабович Андроникашвили (директор Тбилисского института физики) на своей машине прямо от трапа самолета отвез Энгельгардта и его дочь к себе домой на ужин. Только они сели за стол, как в квартиру врывается милиция. Далее – следующий диалог:

Милиция: "Академик Энгельгардт здесь?"
Хозяин дома, недоуменно: "Да".
Милиция: "Где его чемодан?"
Хозяин: "Вон, стоит в коридоре".
Милиция: "Мы его забираем".
Хозяин: "Кого?"
Милиция: "Чемодан! Он забрал не свой чемодан".

Тут же произошла смена чемоданов. А дело в том, что в то время нас не баловали разнообразием товаров ширпотреба. Если и завозили импортные товары, то большими партиями. У многих встречались вещи-близнецы, в том числе и чемоданы. В.А. Энгельгардт летел в Тбилиси самолетом в первом классе. В одном салоне с ним находился какой-то финансовый работник аппарата правительства Грузии и наряду с вещами, купленными в Москве, вез в своем чемодане значительную сумму наличных денег. Нетрудно представить, в какой ужас он пришел, когда заметил подмену чемодана. На следующий день, уже в Бакуриани, Энгельгардт, смеясь, рассказал мне эту историю, отметив, как важно иметь на чемодане, хотя бы для таких случаев, именную бирку...

Эти две истории, конечно, были полны комизма, но использовать их в юбилейном поздравлении 85-летнему юбиляру мне показалось неуместным. Они явно содержали намек на рассеянность академика. Да, я был уверен, что сам Владимир Александрович не обидится, но для большой аудитории излагать все это довольно глупо. Итак, ситуация с моим поздравлением становилась кри ической. И вдруг – эврика! Я нашел сюжет.

...1959 год. Кажется, дело было перед ноябрьскими праздниками. Я делал тогда дипломную работу в Институте биологической физики АН СССР. Но чтобы понять драматургию сюжета, необходим краткий экскурс в историю.

После смерти Сталина к руководству страной пришел Хрущев. Началась череда преобразований в науке. Во-пер вых, следовало создать способы защиты от радиационных поражений, поскольку существовала угроза атомных конфликтов. Но из-за мракобесия лысенковщины это было невозможно. По этому физико-химическая и молекулярная биология постепенно выходила из подполья. Еще раньше, в 1952 году, в системе Академии наук СССР создали Институт биологической физики, в котором значительную часть научной тематики составляла радиационная биология, а затем, в 1959 году, благодаря невероятным усилиям В.А.Энгельгардта, открылся Институт физико-химической и радиационной биологии (позднее, в 1965 году, он был переименован в Институт молекулярной биологии).

Во-вторых, – помещения для создающихся новых институтов. Их всегда не хватало. Новые здания строились медленно. Н.С.Хрущев сделал еще один шаг: несколько институтов были выведены из Москвы, в том числе и Институт горного дела, располагавшийся на улице Вавилова, 32. В освободившиеся помещения незамедлительно въехали сотрудники Института радиационной и физико-химической биологии, руководимого Энгельгардтом, и Института химии природных соединений М.М.Шемякина. На правах пасынков   несколько комнат на четвертом этаже временно получил Институт биологической физики Г.М.Франка. В одной из них летом 1959 года я и начал свою научную карьеру.

Для Института биологической физики в это время строили отдельное здание на Профсоюзной, 7. Под новое здание происходил набор кадров. Лаборатории росли как на дрожжах, сотрудников постоянно уплотняли на рабочих площадях, из-за чего нередко происходили конфликты между заместителями директоров по хозяйственным вопросам разных институтов. Хотя сами директора – В.А.Энгельгардт, М.М.Шемякин и Г.М.Франк – находились в дружеских отношениях. Тем не менее составили и подписали график постепенного освобождения арендуемых нами помещений. На этом историческом фоне со мною, тогда 23-летним и малоискушенным в описанных выше событиях человеком, приключилась следующая история.

Я отвозил на тележке прибор в соседнюю лабораторию. На обратном пути предложил лаборантке, идущей мимо, подвезти ее на этой тележке. Она кокетливо согласилась, но я не справился с управлением и задел стоявшую у окна бутыль с дистиллированной во дой. Она принадлежала институту Энгельгардта. Бутыль раскололась. Вода разлилась. Возник небольшой потоп. Залило нижний этаж. Этот инцидент стал известен начальству, и на следующий день меня вызвал к себе сам Эн гельгардт.

Разговор не предвещал ничего хорошего. Я стоял перед человеком, голубые глаза которого, как мне казалось, имели стальной оттенок. Оттопыренная нижняя губа. Гневное лицо. "Так, голубчик, что вы там натворили? Рассказывайте". Я честно все рассказал. "Что у вас там вообще происходит? – наигранно-сердито продолжил Энгельгардт. – То вы пережгли электропроводку, то залили водой нижний этаж! Пора вам отсюда выезжать". Однако дальше разговор перешел в друое русло. Энгельгардт стал интересо ваться нашей работой. Внимательно слушал. Затем подытожил: "Вряд ли у Глеба Михайловича  (имелся в виду Франк)  из этого получится что-то путное. Хотя, судя по вашему настроению, может, и получится. – Помолчал и добавил: – Но о случившемся я вынужден сообщить Глебу Михайловичу". Тем не менее выражение лица Энгельгардта и его скрытая улыбка говорили мне, что гроза миновала. И действительно, эта история продолжения не имела...

И теперь, через двадцать лет (тоже юбилей!), я ее вспомнил. В тот энгельгардтовский юбилейный вечер я с трибуны кратко изложил ее присутствующим, заключив выступление написанными тут же стихами, заимствованными у Сергея Есенина и слегка адаптированными к этому случаю.

Письмо
академику В.А.Эигельгардту

Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене;

Взволнованно ходили
Вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.

Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Шальная наша жизнь,
Что вы должны наукой заниматься,
А наш удел –
Катиться дальше, вниз.

Любимый мой
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь загнанная, в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,
Что я, в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте,
С того и мучаюсь, что не пойму –
Куда несет нас рок событий...

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным столом:
Хвала и слава рулевому!

Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!

Живите долго, наш родной и близкий
И ниже – подпись: Иваницкий.

Энгельгардт явно был доволен. "Ай да Иваницкий! Ай да молодец!" – была его реакция. Я не удержался и ляпнул: "Старик Державин нас заметил..."

Все аплодировали и смеялись, я тоже.