ChemNet
 
Химический факультет МГУ

Воспоминания о П.А.Ребиндере
Г.А. Мартынов

Петр Александрович...

Я никогда не работал в той области, которая интересовала П.А. Поэтому мало что могу сказать о его научной деятельности... Но жизнь сложилась так, что в течение почти двадцати лет вплоть до самой его смерти я довольно регулярно – раз в месяц или чаще, – сталкивался с ним. П.А. был необыкновенным человеком и поэтому каждая такая встреча запоминалась надолго.

В 1950 году я окончил университет и был направлен на работу в Институт мерзлотоведения, где занялся изучением связанной воды в грунтах. Приблизительно через год или два я написал отчет по этой теме, в котором нехватку данных (объективный фактор) с лихвой восполнил своей собственной фантазией. Это был мой первый научный труд и, естественно, я отнесся к нему с большим уважением. Но этого мне было мало – хотелось, чтобы и другие признали его гениальность. Среди работ, на которые я ссылался, чаще других упоминалось имя П.А. Поэтому, не долго думая, я позвонил на кафедру коллоидной химии МГУ и попросил к телефону П.А. Он терпеливо выслушал меня и согласился принять.

Встреча состоялась в студенческом практикуме на Моховой. Прождав П.А. часа два, я уже совсем заскучал, когда дверь внезапно отворилась и вошел плотный человек среднего роста с могучей головой и выражением лица капризного и недовольного ребенка (впрочем, как я потом убедился, такое выражение не было типичным для П.А. ибо в сущности он был чрезвычайно жизнерадостным человеком). Взяв стакан чаю, он сел за какой-то шаткий столик и беседа началась. Сначала П.А. слушал меня весьма скептически, но когда я заявил, что по моим оценкам поверхность глин может составлять десятки квадратных метров и что поэтому количество связанной воды в них может быть больше чем твердой фазы, П.А. оживился, глаза у него засверкали, он встал и произнес блестящий спич. После чего сказал, что с удовольствием прочтет мой опус, забрал его и удалился. Следующая встреча состоялась уже в проходной Института Физической Химии, куда я пришел за ответом. Прождав П.А. достаточно долго, я вышел на улицу и стал прогуливаться возле подъезда. Вдруг дверь подъезда отворилась, вышел П.А., увидел меня и воскликнул:"А, Ринальдо Ринальдини! Прекрасно, я прочел ваше творение. Оно всем хорошо, но в нем есть один существенный недостаток – вы слишком молоды. Впрочем, не расстраивайтесь, этот недостаток быстро проходит" (Ринальдо Ринальдини – известный литературный разбойник прошлого века, в своем роде итальянский Робин Гуд). После этого П.А. вручил мне тут же на улице мою рукопись, сел в машину и уехал.

Вторая встреча состоялась приблизительно через год, когда я написал свой второй отчет. На этот раз П.А. попросил меня зайти в ИФХ, в его лабораторию. Как и было условлено, я явился туда к двум часам дня. Встретила меня Надежда Николаевна Серб-Сербина, высокая стройная женщина, совершенно седая. В очень тесной комнате, целиком заставленной лабораторными столами с химической посудой, она выкроила мне закуток, где и поставила стул. Сидеть мне пришлось довольно долго – думаю, часа два. Я неоднократно порывался уйти, но Надежда Николаевна успокаивала: "Не удивляйтесь: - если у П.А. лекция в двенадцать часов, то в пятнадцать минут первого он отправится в ванну, чтобы появиться перед студентами в полном параде. Однако не было случая, чтобы он кого-то обманул и вообще не пришел ". Меня также останавливало то, что вместе со мной П.А. ждала еще какая-то женщина, которая за все два часа не промолвила ни слова. Наконец появился сам П.А. Он вошел в комнату, снял шляпу и совершенно спокойно повесил ее на голову Надежде Николаевне, которая, впрочем, не преминула заметить, обращаясь к нам " Вы не удивляйтесь, у П.А. плохое зрение – он иногда путает мою голову с вешалкой". Я сразу почувствовал, что между ними прекрасные отношения. Увидев ожидавшую его женщину, П.А. воскликнул: "А, вот и титан русской - нет, простите, - армянской, - мысли" (в этом титане от силы было метр пятьдесят). Затем, обращаясь ко мне: "Но вы как джентльмен, конечно, уступите право первой ночи титану армянской мысли ?". После этого он провел нас в другой конец здания, где у него был кабинет, и попросил меня подождать в коридоре пока он будет беседовать с титаном армянской мысли, на проверку оказавшимся его докторантом. Дверь кабинета была закрыта неплотно и я слышал почти каждое слово этой беседы. Сначала "титан" сказала несколько вводных слов, затем последовал монолог П.А. минут на сорок, после чего беседа закончилась. Это настроило меня на печальный лад. Но к моему удивлению наша беседа с П.А. протекала в нормальном режиме: П.А. внимательно слушал меня, а я в свою очередь, слушал его более чем внимательно. Польза от беседы для меня была очевидной.

Кажется, вплоть до 59 года я с П.А. больше не встречался; после 59 года, когда я перешел работать в ИФХ, наши контакты стали более частыми.

П.А. был страстным коллекционером: коллекционировал все, начиная от смешных фамилий, анекдотов, стихов, и кончая женщинами. Женщин ценил чрезвычайно, особенно молодых и красивых. Но, наверное, главной его страстью были марки. Собирать их он начал со времен войны, когда будучи в Германии, купил их целый рюкзак у какого-то солдата. Затем, как он мне рассказывал, два дня отмачивал их в тазу для того, чтобы отделить одну марку от другой. Судя по всему, коллекция была замечательной. Очень обижался на Илью Михайловича Лившица, коллекция которого на какой-то выставке получила первую премию, а его – лишь вторую. Объяснял это тем, что Илья Михайлович выставил свои марки под девизом ИМЛ, а жюри расшифровало это как Институт Марксизма-Ленинизма.

П.А. краснобай был необыкновенный: говорил образно, красиво, хорошо поставленным голосом и, главное, всегда интересно. Наверное, так говорили до революции потомственные профессора. Если кого-нибудь критиковал, всегда начинал с похвал. И чем больше он вначале хвалил, тем. сокрушительней была затем критика. Мы даже установили особый критерий: если на защите П.А. хвалит диссертанта дольше 15 минут, значит ему каюк – будет засыпан.

Но, по рассказу Г.И. Фукса, однажды краснобайство сослужило П.А. незаменимую службу. В 1948 году, как известно, шла борьба с космополитизмом. Уж не знаю по каким соображениям - наверное, из-за его фамилии, – П.А. зачислили в ряды космополитов. В Университете готовилось на эту тему собрание. Роли были распределены четко: сначала должен был выступить ректор Университета и вскрыть в своем основополагающем докладе вредную роль космополитизма, а затем слово должно было быть предоставлено секретарю парторганизации, который, в свою очередь, должен был назвать имена конкретных космополитов - и, в том числе, П.А. Собрание началось ровно в пять часов. Доклад ректора продолжался час, после чего хотели предоставить слово секретарю. Но вдруг из зала раздается громкий голос: "Разрешите задать один вопрос?" Ведущий пытался отказать, но когда П.А. заявил, что он академик и лауреат Сталинских премии и, собственно, хочет задать всего только один вопрос, ведущий разрешил. Далее, по словам Г.И., события развивались так: в шесть часов вечера П.А. взошел на трибуну, в одиннадцать – в зале осталось всего два человека: сам Г.И., который сидел в Президиуме вместо председателя, и П.А., который, как только из зала вышел последний зритель, тотчас сошел с трибуны и перестал задавать свой "один единственный вопрос". О чем говорил П.А. все это время – не знаю. Но все попытки прервать его парировал тем, что он академик и лауреат премий, и, следовательно, имеет право задать "один единственный вопрос" на таком важном собрании. Спорить с этим было трудно.

Мне вспоминается аналогичная история с другим выдающимся ученым – академиком Яков Борисовичем Зельдовичем, одним из авторов атомной бомбы. По аналогичным причинам его также обвинили в космополитизме. И также на собрании Я.Б. попросил слова. Выйдя на трибуну, он заявил, что, учитывая важность проблемы, он не будет импровизировать, а прочтет написанный им заранее ответ. После этого он полез в один карман и стал в нем шарить, но вместо бумажки вытащил оттуда звезду Героя Труда и положил ее на трибуну. Потом он полез в другой карман и оттуда вытащил вторую звезду. Затем полез в третий карман и вытащил третью звезду. После чего заявил, что поскольку написанную им речь он, наверное забыл дома, он отказывается от выступления. Затем спокойно положил звезду в один карман, вторую звезду – в другой, третью звезду – в третий и медленно сошел с трибуны. Надо сказать, что в то время все эти награждения были тайными и большинство присутствующих о них ничего не знало. Эффект от трех звезд был оглушительный – собрание почти сразу закрыли и не только Зельдовича, но и других космополитов уже не разбирали.

В этих историях, по-моему, самым интересным является то, как эти выдающиеся люди умели уходить от смертельной опасности: ведь в то время обвинение в космополитизме в лучшем случае грозило потерей работы, а в худшем – заключением на определенный срок.

В 1967 году я защитил докторскую диссертацию и решил, что теперь-то я вполне достоин стать членом Дома ученых. В то время П.А. был председателем Совета Дома ученых и я обратился к нему за помощью. Он попросил меня зайти в канцелярию и взять соответствующую анкету, что я и сделал. Заполнив её, я стал ждать результата. И вот в один прекрасный день у меня дома раздается телефонный звонок. Я беру трубку и приятный женский голос мне говорит, чтобы я немного подождал, сейчас к телефону подойдет П.А. И вот я слышу: "Георгий Александрович, я получил вашу анкету. И что же я вижу? Читаю первый пункт: фамилия – Мартынов. Прекрасно. Имя и отчество – Георгий Александрович. Что может быть лучше?! Год рождения – 27-ой. Великолепно! Место рождения: Москва. И это замечательно! Но дальше-то что? Дальше-то что? Немедленно перепишите анкету и чтобы все было в порядке!". " Но, П.А., я же не виноват в том, что я еврей!". " Это не имеет никакого значения! В анкете должно быть все в порядке" После этого, на одной из защит П.А. подсел ко мне и сказал: "Поймите меня правильно, Г.А.. В этом году я подписал 28 заявлений о приеме в Дом ученых и 27 из них было от евреев. А теперь 29-ое заявление от Вас! Вы знаете, сейчас в Доме ученых образовалась какая-то шайка антисемитов, которая обвиняет меня в сионизме. Вот и приходится таким образом выворачиваться".

И еще на ту же тему. Из рассказов самого П.А. "Вызывает меня к себе одно о-о-чень высокое начальство. Поговорили мы с ним о делах. А потом начальство спрашивает: А что это у вас такая странная фамилия – Ребиндер? Я и отвечаю, что по происхождению я из баронов Священной Римской Империи, Рее по-немецки значит коза, биндер – вязать. Таким образом, моя фамилия в переводе на русский звучит как Козовяз" " А-а-а – сказало высокое начальство, – а я то думал... Ну, слава Богу, слава Богу". На этом разговор и кончился."

Подобных историй можно было привести множество. Но, я думаю, что и сказанного достаточно, чтобы представить себе облик этого удивительно жизнелюбивого, умного и глубоко порядочного человека.


Мартынов Георгий Александрович
доктор физ-мат. наук, ведущий научный сотрудник Института физической химии РАН


Сервер создается при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований
Не разрешается  копирование материалов и размещение на других Web-сайтах
Вебдизайн: Copyright (C) И. Миняйлова и В. Миняйлов
Copyright (C) Химический факультет МГУ
Написать письмо редактору