События и итоги
Игорь Грабой:
"Мне нравилось и нравится преподавать"
Игорь Эдвинович ГРАБОЙ – экс-директор по маркетингу и
продажам российской "дочки" концерна "BASF", а ныне старший научный сотрудник химфака МГУ; кандидат химических
наук, выпускник химического класса при МГУ в школе №171. В честь 50-летия
химических классов, с Игорем Эдвиновичем побеседовал доцент химфака МГУ
Александр БАНАРУ.
"Надо не стесняться
сказать, что "я чего-то не знаю"
– В прошлом году Вы вернулись на химический факультет
после долгого перерыва...
– Да, после более чем двадцатилетнего перерыва.
– Раньше Вы были доцентом, а сейчас старший научный
сотрудник. Задействованы ли Вы в какой-нибудь учебной работе?
– Конечно. Я веду две группы: одну группу химического
факультета – это бакалавры-иностранцы (провожу практические занятия по
неорганической химии) и группу факультета фундаментальной физико-химической
инженерии (практикум, семинары, коллоквиумы). Кроме того, я задействован в
приеме экзаменов, в проведении и проверке контрольных работ. Мне предстоит
прочитать в этом году две лекции в новом учебном курсе "Введение в химию
материалов" для студентов первого курса. В общем, так получается, что бóльшая
часть моего времени уходит на педагогическую работу. Но помимо этого, конечно,
есть и научная работа, есть студенты химфака и ФНМ.
– А.Н. Григорьев перед интервью рассказывал мне,
что в молодости Вы посещали его семинары, чтобы перенять опыт. Есть ли, на Ваш
взгляд, еще какие-то способы для молодых преподавателей поучиться чему-то,
набраться опыта, работая в МГУ?
– Я считаю, что посещение семинаров, которые проводят
опытные преподаватели, – это один из самых действенных способов повышения
квалификации. Посещение лекций по неорганической химии, которые [сейчас] читаются
Е.А. Гудилиным и
А.В. Шевельковым, тоже очень важный аспект, особенно для молодых
преподавателей. И, конечно же, никто не отменял общения, где надо задавать
вопросы. Молодым преподавателям, мне кажется, надо не стесняться сказать, что
"я чего-то не знаю" или "я чего-то не помню". Хуже, если
молодой преподаватель все это держит в себе, пытается докопаться до всего
только сам или, что еще хуже, не пытается докопаться до всего сам, а так и
остается в определенном неведении. Поэтому общение, посещение лекций, посещение
семинаров – это самые действенные способы повышения квалификации молодого
преподавателя. Я глубоко убежден в этом. Кстати, я и сейчас хожу на семинары
опытных преподавателей. Ходил и к Андрею Николаевичу [Григорьеву]. Сейчас чаще
всего посещаю семинары, которые проводят Марина Геннадьевна Розова и Галина
Николаевна Мазо в 12-й группе.
– Когда Вы преподавали у нас в 12-й группе, курс был
достаточно тяжелый. Лично мне запомнилось, как Вы нам рекомендовали учебник для
третьего курса [по физической химии], чтобы лучше понять правило фаз Гиббса. Не
считаете ли Вы, что курс неорганической химии несколько перегружен?
– Это несколько провокационный вопрос, потому что, как
известно, содержание и наполнение курса – это прерогатива методической комиссии
кафедры. Но у каждого преподавателя есть собственное мнение, и мое мнение
сводится к тому, что да, в определенной степени курс неорганической химии
является перегруженным. Очень много материала и это очень важный материал.
Конечно, хочется донести его до студентов, но, в то же время, надо отдавать
себе отчет в том, что, несмотря на то, что "неорганика" на первом
курсе является профильной дисциплиной, у студентов просто физически может не
хватать времени на усвоение всего этого материала. Хотя, если возвратиться к истории
Вашего вопроса, то все, что касается фазовых диаграмм, мне кажется, вещь очень
нужная для студентов первого курса, несмотря на то, что это будет проходиться
потом в курсе физической химии на третьем курсе очень подробно. Все-таки некое
введение и базовое понимание – это очень важно.
– Как Вы стали куратором 12-й группы?
– Будучи доцентом я вел несколько лет занятия в
"обычной" группе, а потом наступил момент, когда академик Юрий Дмитриевич Третьяков поручил мне чтение спецкурса для 212-й группы и
студентов ФНМ, который назывался "Реальная структура твердого тела".
Предложив читать этот курс, он сказал: "Наверное, надо было бы, чтобы ты с
этими студентами знакомился раньше, чем на втором курсе" – и предложил мне
вести занятия в 112-й группе, став напарником Галины Николаевны Мазо. В общем,
я с удовольствием это и сделал.
– Я и мои одногрупники восторгались Вашей доброжелательностью
в общении со студентами, и эта доброжелательность обычно контрастирует с тем, к
чему привыкли вчерашние выпускники школ в своих школах. Что является источником
такого Вашего отношения к студентам?
– Вы знаете, может быть, это в определенной степени
свойство характера: я достаточно мягкий человек. Но по большей степени причина –
это те учителя, которые были у меня. В первую очередь, это учителя в 171-й
школе. Конечно же преподаватели химических дисциплин. Достаточно вспомнить
"неоргаников" – Сергея Серафимовича Бердоносова и Андрея Николаевича
Григорьева. У них изначально подход был очень мягкий и доброжелательный.
Наверное, ощутив такой подход, человек сам стремится в дальнейшем при
преподавании этот подход использовать. То же самое могу сказать про
"органиков". Сергей Сергеевич Чуранов был более жесткий в
определенном смысле, чем Сергей Серафимович, но, тем не менее, все равно у него
был доброжелательный подход к ученикам. Не могу не вспомнить Владимира
Ивановича Дайнеко, покинувшего нас, к великому сожалению, слишком рано. Я
считал и считаю, его лучшим преподавателем органической химии. Это был
удивительный человек. В нем сочетались, с одной стороны, достаточно высокая
требовательность и жесткость, а с другой стороны, исключительно доброжелательный
подход. Те, кто хотел заниматься и занимался, как и я считали Дайнеко лучшим
преподавателем. У тех, кто не хотел заниматься по тем или иным причинам,
конечно, возникали проблемы с Владимиром Ивановичем. В общем, если Вы считаете,
что я так относился к студентам (и отношусь, я надеюсь), то, по всей
вероятности, это все-таки следствие того, что нас так учили. В первую очередь,
в 171-й школе.
– Вы попали во второй набор химических классов 171-й
школы. Как Вы оказались в этой школе?
– Ой, это достаточно длинная история. Во-первых, мне
очень нравилась химия в седьмом и восьмом классе. В восьмом классе к нам в
школу пришел кто-то с химфака. Я не был в это время на уроке – меня учительница
"выгоняла" с контрольных работ через 15 минут после начала, чтобы я,
справившись со своим вариантом, не решал задачи за других. Химия давалась
легко, и в очередной раз учительница попросила меня выйти из класса и вернуться
после окончания урока. Я вернулся, а она говорит: "Жаль, конечно, что тебя
не было. Вот, приходили с химического факультета МГУ и приглашали в кружок
восьмиклассников". Мы с приятелями приехали на химфак в БХА, написали
вступительную контрольную работу (достаточно сложную, с моей точки зрения) и
очутились в кружке. Это был 1974-й год. Неорганическую химию у нас преподавали
Наталья Александровна Добрынина и Елена Иосифовна Ардашникова. Спасибо им
огромное!
– Школа юного химика?
– Это не Школа юного химика. Это был кружок для
восьмиклассников, где проводились семинары и практикум. Мы больше чем полгода
были в этом кружке, нам очень нравилось. Где-то в мае, а, может быть, даже
раньше Наталья Александровна Добрынина нам сказала: "Ребята, дальше у вас
есть два пути: либо вы идете в Школу юного химика, это заочная школа (ШЮХ была
с девятого класса в те годы. – Прим. И.Г.), либо вы идете в очную школу,
которая открылась в прошлом году. Это 171-я школа, и вы продолжите учиться
химии в химическом классе. Как-то заочное обучение меня не очень прельщало.
Потом, родители мои хотели, чтобы я ушел в специализированную физико-математическую
школу, но я втихаря приехал на 2-ю Фрунзенскую улицу и прошел собеседование, по
результатам которого был зачислен. Собеседование у меня проводил
С.С. Бердоносов. Родителей я поставил в известность уже постфактум:
никакой физико-математической школы – иду в химическую. Такой вот длительный,
но осознанный приход в 171-ю школу.
У нас был замечательный класс, просто
изумительный! Очень боевой и хулиганистый.
– Я читал в брошюре "Наш дом – химические классы
школы №171" воспоминания М.К. Беклемишева...
– Он учился годом позже.
– Он рассказывает: "Мы втроем прибыли на
собеседование в 171-ю школу. Из старших ребят запомнился Игорь Грабой, только
что кончивший девятый класс, сидевший на парте, выставленной в коридор, и с
видом корифея делившийся информацией об особенностях школы ("О! У нас
лучший историк в районе!")". Помните этот эпизод?
– Я помню этот эпизод. Действительно, в 171-й школе у
нас были выдающиеся учителя. Помимо тех, кто преподавал химию, а это – сотрудники
химического факультета, были и школьные учителя замечательные. Наверное, самым
классным был математик, Григорий Аронович Ястребинецкий, который, к сожалению,
через год, по-моему, покинул школу. Он преподавал математику так, что никаких
репетиторов (а в то время это уже было модно) не было нужно. Хотя вступительная
математика на химфак была архисложной, и по статистике от 50 до 60%
абитуриентов отсеивалось именно на первом экзамене, на письменной математике.
У нас была изумительная
"физичка", Тамара Моисеевна Лозовская, которая тоже преподавала
физику на таком уровне и так нас готовила и по теории, и по решению задач, что
никаких репетиров можно было и не брать.
У нас была замечательная
"историчка", Зоя Алексеевна Васильева. Это был выдающийся человек!
Она пришла преподавать историю с должности второго секретаря Фрунзенского
райкома КПСС, и преподавание было очень интересным и забавным. В чем-то она
стремилась применить опыт преподавателя из фильма "Доживем до
понедельника", которого играл Вячеслав Тихонов. Я даже помню, как получил
от нее задание рассказать о лейтенанте Шмидте: достаточно большой реферат надо
было написать и представить в классе. На пол-урока, неверное.
"Первые полтора года
учебы на химфаке дались мне достаточно сложно"
– Рассматривали ли Вы для себя какие-то другие вузы,
помимо МГУ? И другие факультеты?
– Нет. В этом смысле мне было очень легко. Химия была
определена, наверное, еще в восьмом классе как дальнейшая дисциплина для моего
высшего образования. Ну, а если химия, то, конечно, химический факультет
Московского университета. Да и в классе тоже подавляющее большинство хотело
поступить именно на химфак. В 1977 году нас из класса поступило семнадцать
человек. На два меньше, по-моему, чем из первого выпуска 171-й школы.
– У Вас, как, кстати, и у меня, достаточно необычная
фамилия для Средней полосы России. Можете что-то про нее рассказать?
– Отец мой, Эдвин Генрихович Грабой, имел достаточно
смешанную кровь: там была и еврейская, и немецкая, и сербская, и украинская, и
русская. Но, по всей вероятности, происхождение фамилии больше еврейское, от
"грабойс" (слово на идиш – прим. А.Б.), как он мне
рассказывал. Мне был четыре года, когда он ушел из семьи, и мы долгое время не
поддерживали никаких отношений. Потом, когда я уже был женат, он нашел меня, и
у нас был короткий период, когда мы общались.
– В школе Вы прекрасно учились, а вот на факультете
легко ли Вам было учиться?
– Нет, очень сложно. И это проблема многих, кто хорошо
учился в школе. Наверное, сложнее всего мне было перестроиться от системы
школьного преподавания и постоянного контроля. Все-таки были домашние задания,
которые проверялись каждый день, были четкие учебники, по одному на предмет, и
так далее и тому подобное. А здесь, на химфаке, студентам предоставляется значительно
больше свободы, значительно меньше контроля, чем в школе. Поэтому первые,
наверное, полтора года учебы дались мне достаточно сложно. Потом стало легко, и
на экзаменах даже четверок у меня практически не было.
– У вас был такой же нагруженный курс неорганической
химии?
– Конечно же, нет. Но у меня были другие нагрузки: я
заканчивал 11-ю группу, и там было очень много дополнительных, своих предметов,
зачетов и экзаменов. Поэтому мало не показалось. "Неорганика", кстати,
в мое время совершенно по-другому преподавалась. Она и читалась по-другому, и
семинары были другие. Я бы сказал, что курс был значительно легче, чем тот,
который я преподавал двадцать с лишним лет назад, и уж тем более чем тот,
который преподают сейчас.
– Видимо, всегда так происходит, что чем дальше, тем
больший объем информации нужно вместить сначала в школьный предмет, а потом в
вузовский.
– Можно к этому по-разному относиться, но мне кажется,
что фундаментальная составляющая каждой дисциплины остается не сильно
изменяющейся. Другое дело, что появляются темы и направления, которые
трактуются по-другому и, соответственно, должны по-другому преподаваться, но
фундамент все равно остается мало меняющимся.
– Ваша область научных интересов – это тонкие пленки
оксидов со специальными электрическим и магнитными свойствами. Как Вы оказались
в этой области?
– Вы знаете, наверное, все-таки волею случая. Я
окончил химфак и защитил диплом, будучи студентом лаборатории криохимической
технологии, которую возглавлял тогда еще не академик, а профессор
Ю.Д. Третьяков. Вместе с этой лабораторией, будучи сначала аспирантом, а
потом сотрудником, я переходил с одной кафедры на другую. Лаборатория в мое
время входила в состав кафедры химической технологии, а потом кафедры
радиохимии и химической технологии, когда эту объединенную кафедрувозглавил академик В.А. Легасов. Потом лаборатория перешла на кафедру неорганической
химии, когда Ю.Д. Третьяков стал заведующим этой кафедрой. Собственно
говоря, лаборатория всегда занималась синтезом простых и сложных оксидов (в
основном в виде керамики) со специальными свойствами – электрическими и
магнитными. Потом в 1987 году пришло время ВТСП (высокотемпературной сверхпроводимости)
и мы все погрузились с головой в эту тематику. Но в этой области работало так
много исследователей, что найти свою уникальную нишу было достаточно сложно.
Поскольку все исследования ВТСП развивались в тесном контакте между химиками,
как синтетиками, и физиками, как исследователями электрических и магнитных
свойств сверхпроводников, мы стали все больше и больше получать вопросы от
физиков: "А кроме керамики вы можете что-нибудь еще сделать? Например,
пленки?" И вот в какой-то момент родилась идея получения пленок
химическими методами. Надо сказать, что существует огромное количество
физических методов получения пленок, а вот химических не так много. И среди
этих методов есть один, который называется химическое осаждения из паровой фазы
(CVD в англоязычной литературе, от Chemical Vapor Deposition). Этот метод
развивался сначала в [научной] группе, а потом в лаборатории химии
координационных соединений, которую возглавил мой научный руководитель
профессор Андрей Рафаилович Кауль.
Лаборатория химии координационных
соединений занималась различными комплексами, среди которых были комплексы
металлов, легко переходящие без плавления в паровую фазу. И вот сочетание
знаний об этих комплексах, которые были в лаборатории, с практикой получения
сложных оксидов, которая была в группе Андрея Рафаиловича, и привело к тому,
что мы начали заниматься тонкими пленками ВТСП, а потом пленками и других
сложных оксидов. Мы пробовали разные методы осаждения. Это был пиролиз водных
растворов солей и другие растворные методы, но, в конченом итоге, жизнь
показала, что наиболее перспективным из всех этих методов является как раз CVD,
который позволял и позволяет получать и тонкие, и относительно толстые, и
эпитаксиальные, и поликристаллические пленки – в общем, весь спектр. Вот так
все пришло к этому. Хотя диссертацию, которая тоже была посвящена ВТСП, я
защищал не по тонким пленкам: это было исследование кислородной нестехиометрии
и свойств различных купратов бария и редкоземельных элементов, включая
сверхпроводники.
– Одно время Вы были заместителем заведующего кафедрой
по учебной работе. Вам нравилось этим заниматься?
– Это было сложно, но мне нравилось. Мне нравилось и
нравится преподавать, мне интересно общаться со студентами, отдавать часть
своих знаний и видеть, как люди, знавшие мало, начинают знать все больше и
больше. А позиция заместителя заведующего кафедрой по учебной работе позволяла,
в какой-то степени, влиять на то, как преподавать те или направления
неорганической химии. Можно было четко отстаивать свое мнение, хотя не могу
сказать, что навязывать. Все-таки это коллективное решение кафедры и
методической комиссии. Это было интересное время.
"Вернуться к прошлой
жизни значительно легче, чем заняться чем-то новым"
– В возрасте примерно сорока лет Вы ушли с должности
доцента химического факультета и перешли на другую работу. Насколько тяжелым
было для Вас это решение?
– Во-первых, это было вынужденное решение. И в первую
очередь это было связано, к сожалению, с материальным вопросом. Надо было
как-то обеспечивать семью, дочь, которая поступила на платное отделение [в МГУ].
Короче говоря, денег не хватало – это факт. Поэтому решение было вынужденным.
Далось оно безумно тяжело. Я честно могу сказать, что два года я в районе
университета появляться не мог! Начинало болеть сердце. Все-таки двадцать с
лишним лет до 2002 года у меня было связано с университетом. Я впервые попал в
74-м году в кружок на химфак, а 1 октября 2002 года покинул факультет. Когда у
человека такой длительный период времени связан с одним местом, где все родное,
масса знакомых, друзей, устоявшийся образ жизни, то разрывать это все, как
резать ножом по живому. Поэтому я даже как-то старался меньше общаться [с
бывшими коллегами] в эти первые два года.
Ушел я в широко известную и
замечательную компанию "BASF" (произносит "би-эй-эс-эф" – прим.
А.Б.), это немецкий химический концерн. Один из крупнейших в мире. Я
работал в подразделении, которое продвигало неорганические, по большей степени,
продукты на рынок России. Это была промышленная химия, естественно. Я
познакомился с очень интересными людьми и там, в Германии, и здесь (со многими
руководителями российских химических предприятий). И уходил я в "BASF"
не просто так, а по приглашению моего школьного товарища, который руководил
отделом в этой компании. Прошел я достаточно хороший с точки зрения развития и
успешности путь: в конечном итоге дошел до должности директора по маркетингу и
продажам. Удалось локализовать несколько химических производств BASFздесь, в
России. Но первые годы работы были очень сложны. Так что это было тяжелое,
очень тяжелое решение.
– Как Вы вообще относитесь к мнению, что человеку в
возрасте 40–45 лет трудно перестраиваться и начинать карьеру заново?
– Как там говорила героиня фильма "Москва слезам
не верит": "В сорок лет жизнь только начинается."? Очень много
зависит от самого человека, от того, как он это все воспринимает. Но в сорок
лет еще не поздно что-либо поменять, может быть, даже кардинально, и что-то
сделать. В конце концов, не по своей воле я покинул эту компанию и вернулся на
химический факультет, это в возрасте уже за шестьдесят. Конечно, это не то
чтобы в корне переломить... Вернуться к прошлой жизни значительно легче, чем
заняться чем-то новым, но даже в этом возрасте я считаю, что если это
необходимо, то что-то поменять вполне можно.
– Означает ли Ваше возвращение на факультет, что Вы
для себя закрыли все материальные вопросы окончательно и можете позволить себе
заниматься тем, что Вам интересно?
– Нет, конечно (смеется). Тут много
"нет" в ответе на Ваш вопрос помимо материальной составляющей. Всегда
хочется чего-то большего, это понятно, поэтому здесь ответ "нет". Но
заниматься тем, чем тебе хочется, – тоже ответ "нет", потому что
все-таки прошли те времена, когда можно было сказать: "О! Хочу исследовать
вот это. Хочу работать вот в этом направлении". Нет, сейчас такого
представить невозможно хотя бы потому, что материальное обеспечение научных
исследований сильно завязано с получением грантов. Гранты – это тоже, так
сказать, некие ограничения. Программа [финансирования] накладывает на тебя, как
исследователя, некоторые ограничения и поэтому ты не волен работать в абсолютно
свободном полете. Ты должен выбрать какое-то направление, которое может быть
поддержано соответствующей программой выдачи грантов.
– Ну кто-то, может быть, просто в грантах не
нуждается, поэтому у него полностью руки развязаны?
– Ну, если кто-то очень богатый готов покупать газы,
жидкий азот, реактивы, какие-то ну хотя бы мелкие или средние вещи, включая
приборы, за свой счет, то, что называется, you are welcome.
Если Вы меня спросите, много ли
изменений произошло с 2002 до 2023 года, когда у меня был перерыв в работе на
химфаке, скажу: "Огромное количество изменений. Видно невооруженным
глазом!". В первую очередь это касается принципов снабжения, принципов
закупки оборудования, принципов централизованного распределения материалов (я
не имею в виду зарплат), реактивов и оборудования. Сейчас все стало более
жестко заадминистрировано и забюрократизировано для научных групп, работающих в
направлениях, которые поддерживаются в рамках соответствующих грантов и
программ.
– Вам пригодилось профильное образование, когда Вы
перешли на работу в "BASF"?
– Без сомнения. Было много интересных моментов.
Во-первых, я читал там курс лекций "Химия для нехимиков", который
потом трансформировался в курс лекций "Химия "BASF"
для нехимиков", поскольку промышленная химия и химические технологии BASF
существенным образом отличаются от наших стандартных восприятий фундаментальной
химии. Разобравшись в специфической химии "BASF", я
читал этот курс для молодых сотрудников, приходящих в компанию.
Во-вторых, было направление – литье
порошков под давлением, которое, в общем и целом, было несколько сродни
знакомой мне химии керамики. Мне предстояло развить в России это направление. Литье
порошков под давлением – metal injection molding или ceramic injection molding (в зависимости от того,
какие порошки) – позволяет получать небольшие по размерам, но исключительно
сложные с точки зрения геометрической формы изделия. Порой невозможно себе
представить сложность геометрии таких изделий. Часто даже современные станки с
ЧПУ не позволяют выточить такие изделия из металлов. Ну а если говорить о
керамике, то комментарии излишни. Просто фундаментально невозможно! А вот эта
технология позволяла такие изделия изготавливать. Они, как правило, применяются
в тонкой механике, приборо- и машиностроении, в бытовой технике и, конечно, в
области вооружений. Но тогда были свободные времена, и мы совершенно спокойно
эту тематику развивали в России. В конечном итоге, в том числе, благодаря мне,
в России появилось два производителя, которые изготавливали такие изделия по
этой технологии из материалов, которые компания "BASF" им
поставляла. Конечно, для того, чтобы продвигать такую технологию, и тем более
внедрять на российских предприятиях надо было все знать изнутри. Нельзя быть
хорошим продавцом, не зная глубоко продукт, который ты предлагаешь своим
покупателям. Особенно, если речь идет о технически сложном продукте с оказанием
технического сопровождения и поддержки. В этом смысле, конечно, знания химии
мне очень помогли.
В-третьих, это
очистка промышленных газов от кислых примесей. Это достаточно продвинутая
технология. Например, известно, что Астраханское газовое месторождение
характерно тем, что в природном газе, который добывается в Астрахани,
содержится примерно 25% сероводорода. Я был на этом заводе, и мы проводили
очень интересную работу. И вот, для очистки, в том числе, природного газа от
кислых примесей используются такие соединения как различные этаноламины:
моноэтаноламин, диэтаноламин, триэтаноламин. Компания "BASF"
предлагала в качестве альтернативы метилдиэтаноламин с активатором, в качестве
которого использовался пиперазин. Я посвятил приличное количество времени
изучению химической основы этого технологического процесса, и мы успешно
внедряли в России и СНГ этот продукт "BASF". Без
знания химии это было бы невозможно.
– А пришлось ли Вам чему-то учиться с нуля?
– Конечно. Все, что связано с делопроизводством, с
маркетингом, с изучением рынков надо было изучать с нуля. Но мне было не сложно
это делать. Я глубоко убежден, что главное, чему учит Университет, – это как
научиться тому, чего ты не знаешь. Это главное достоинство не только
химического факультета, но думаю, что большинства продвинутых факультетов
Университета. Учат тому, как что-то изучить.
– Применяете ли Вы какую-нибудь модную систему планирования,
например, SCRUM? Спрашиваю, поскольку Вы занимались
бизнес-процессами.
– По возвращении на химфак – нет. Во-первых, прошло
совсем мало времени. Фактически, я работаю с апреля [2023 года]. Во-вторых,
объем научных исследований, которые я провожу, и полученных сейчас результатов,
в общем-то, еще небольшой. Конечно, системный анализ, системный подход всегда
надо применять. Но мне кажется, что пока не настало время того, что мне
необходимо применять какие-то продвинутые системы планирования.
– Просто я где-то видел Вашу фотографию, сделанную еще
в молодости, где Ваш монитор обвешан стикерами.
– И сейчас я люблю порой стикер прилепить, чтобы
что-то не забыть. Нет, ну, естественно, у меня есть планер, календарь, который
я, конечно же, веду, чтобы понимать, когда есть свободное время, когда его нет,
и когда что надо делать.
– Последний вопрос. Химические классы в 171-й школе
теперь совсем не единственные, в Москве теперь много профильного химического
образования. Что, на Ваш взгляд, можно предпринять, чтобы школа сохраняла свою
высокую конкурентоспособность?
– (задумывается) Не хочу сказать, что надо
использовать какие-то навязчивые рекламные вещи, но нужно что-то
информационно-просветительское. Школьники должны знать о том, что такое
существует. Школа будет существовать – я имею в виду химический класс – пока
будет набор [в него]. Набор зависит от двух вещей: первое, насколько
проинформирована соответствующая аудитория, которая может пойти в химический
класс, и, второе, как она проинформирована. Люди, которые отвечают за
администрирование этих химических классов, наверное, должны подумать на тему,
где [информировать]. Молодежь должна быть проинформирована о том, что это одно
из старейших средних учебных заведений в Москве, дающих химическое образование.
Помимо того, что это одно из старейших заведений, мне кажется, что надо было бы
рассказать историю этих классов и историю выпускников этих классов. Кто
заканчивал. Ведь есть среди выпускников академики, членкоры, профессора. Есть
люди, которые достигли больших научных высот и здесь, в России, и за рубежом.
Есть люди, которые имеют публикации в суперрейтинговых химических и не только
химических журналах. Популяризация (если мы не хотим, чтобы эти классы
диссипировали) обязательно должна быть. Должна быть правильно выбрана
аудитория, среди которой эту популяризацию проводить, должны быть правильно
выбраны методы популяризации, или рекламы, как хотите, и должно быть правильно
выбрано содержание этой популяризации. Без этого, я думаю, в конечном итоге
классы могут перестать существовать, потому что подавляющее большинство
процессов развития в мире подчиняется гауссиане. То есть сначала зарождение,
потом рост, выход на максимум, популярности, а потом спад. Для того, чтобы это
правое "плечо" отодвинуть максимально далеко, нужно предпринять
определенные действия. В первую очередь, по привлечению школьников.
