История химии

Д. Н. Трифонов

Как Менделеев открыл периодический закон

     Среди детей Менделеева Иван (род. 1883 г.) был, пожалуй, самой яркой личностью. Биографы учёного говорили о «редком дружеском взаимоотношении» между ними; отмечали, что «…Д.И. в лице сына имел друга, советника, с которым делился идеями и мыслями». Ещё будучи студентом физико-математического факультета Санкт-Петербургского Университета, Иван нередко помогал отцу в расчётах по экономической тематике и работам в Главной Палате мер и весов.

     Многие близкие родственники и друзья Дмитрия Ивановича оставили воспоминания о нём (см. например, Д.И. Менделеев в воспоминаниях современников. Изд. 2-ое. М.: Атомиздат. 1973. Составители А.А. Макареня, И.Н. Филимонова, Н.Г. Карпило). Из этих свидетельств, подчас трогательных и проникновенных, можно представить себе отдельные черты облика великого учёного и человека. Однако нет ещё труда, который достаточно полно освещал бы жизнь и творческую деятельность Дмитрия Ивановича. Он сам однажды сказал о себе: «Я—человек своеобычный». Быть может, тому «менделеевисту», кому удастся расшифровать глубинное значение этой короткой фразы, и удастся найти «точки опоры», позволяющие создать «голографический» облик одного из самых великих россиян.

     Воспоминания Ивана, написанные им, видимо, уже на склоне лет (Иван скончался в 1936 г.) были полностью опубликованы только… в 1993 г. (см. Научное наследство. Том 21. В.Е. Тищенко, М.Н. Младенцев. Дмитрий Иванович Менделеев, его жизнь и деятельность. Университетский период. 1861-1890 гг. М.: Наука. 1993. Приложение 2. Менделеев Ив. Воспоминания об отце Дмитрии Ивановиче Менделееве). Да и книга эта, опубликованная тиражом 1000 экз., ныне стала уже библиографической редкостью. Между тем воспоминания являются ценнейшим историческим документом. Именно Иван являлся тем членом большой менделеевской семьи, который духовно и идейно был наиболее близок к её главе. Впечатления о взаимоотношениях с отцом и оценку его жизни и деятельности Иван излагал спустя много лет после кончины учёного. Конечно, кое-что могло и стереться в памяти; могли быть упущены немаловажные подробности, перепутаны некоторые даты… Впрочем, едва ли всё это сколь либо существенно. Искренность написанного, отсутствие всякого рода «любований» и «преувеличений» заставляют относиться к воспоминаниям Ивана с высокой степенью доверия.

     Воспоминания начинаются с раздела «I. Открытие периодического закона»

     Сам Дмитрий Иванович ни разу сколь-либо подробно не затрагивал историю того, как именно он пришёл к идее периодичности. Попытки реконструировать ход его мыслей оказывались отнюдь не безупречными. И тем больший интерес представляет рассказанное Иваном.

     «I. Открытие периодического закона .

     …Отец крайне не любил говорить с посторонними о личной, субъективной стороне своих переживаний, о том подготовительном периоде, когда формулировались мысли и слагалась постепенно уверенность, что он проник в одну из глубочайших тайн природы.

     «Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои»,

     —отвечал он часто словами Тютчева на назойливые вопросы. Но в интимных беседах время от времени прорывалось невольно многое…

     «Я был с самого начала глубоко убеждён,—говорил мне отец,—в том, что самое основное свойство атомов—атомный вес или масса атома должна определять остальные свойства каждого элемента. В этом убеждении и были предприняты ещё со студенческой скамьи две мои первые более серьёзные работы— «Изоморфизм» и «Удельные объёмы». Этот путь неизбежно должен был привести меня к периодической системе—достаточно было идти им до конца. Ведь изоморфизм, т.е. способность различных веществ давать одинаковые кристаллические формы,—есть одно из типичных свойств элементов одной и той же химической жизни. В «Основах химии» в главе о периодическом законе я указываю, что именно изоморфизм послужил исторически первым, важным доказательным средством для суждения о сходстве соединений двух различных элементов. Точно также и удельные объёмы, т.е. величины, обратные плотностям, дают, как я впоследствии наблюдал, один из наиболее ярких примеров периодичности, повторяемости свойств простых тел при возрастании их атомного веса. Мне оставалось только последовательно углублять этот путь.

     Я работал над капиллярностью, над удельными объёмами, над изучением кристаллических форм соединений—постоянно в этом убеждении, стремясь найти основной закон атомной механики. Я сделал попутно ряд обобщений—о температуре абсолютного кипения жидкостей или сжиженных газов, о законе предельности соединений и т.д. Но всё это казалось мне второстепенным и до конца не удовлетворяло. Я уже тогда , на студенческой скамье, в первые годы самостоятельного труда—чувствовал, что должно существовать обширное обобщение, связывающее атомный вес со свойствами элементов. Это—вполне естественная мысль, но на неё не обращали тогда достаточного внимания. Я искал это обобщение с помощью усидчивого труда— во всех возможных направлениях. Только весь этот труд дал мне необходимые точки опоры и вселил уверенность, позволившую мне преодолеть препятствия, казавшиеся тогда непреодолимыми».

     «Когда я учился,—говорил отец,—группировки сходных элементов под влиянием, главным образом, французского химика Дюма, которого я потом узнал лично,—были уже довольно ясно намечены. Её нам излагал отчётливо «дедушка русской химии» Александр Абр. Воскресенский. У меня уже тогда возникала мысль о различных возможных группировках элементов, но атомные веса, допускаемые согласно господствующим тогда воззрениям общепризнанными авторитетами, не позволяли высвободить естественную классификацию из тогдашней стройности понятий. Первый свет внесли для меня начала Жерара, давшие правильный подход к установлению атомных весов,—и я стал деятельным борцом за эти начала. Это вело меня,—говорил отец,—уже непосредственно к конечной цели».

     Я перехожу к вопросу о приоритете отца в открытии периодического закона. История науки бесспорно утвердила теперь право первенства здесь всецело за одним Менделеевым. Но было немало охотников пристроиться к этому открытию. Национальный шовинизм вносил первоначально немалую путаницу. Отец не придавал этим спорам никакого значения, говоря, что субъективные высказывания здесь ничто, что надо найти прочные объективные доказательства, ввести закон в рабочую практику науки и убедить подавляющими данными в нём людей. Он с внутренним удовлетворением сознавал, что всё это он именно и сделал по отношению к периодическому закону, что он, а никто другой изменил с его помощью лицо химии и направил её на новый путь.

     «О попытках Ньюландса и Шанкуртуа,—говорил отец,—в период установления мною периодического закона я не знал, да и вообще они лежали вне течения серьёзной науки. В фантазиях часто много верного, но кто же на них опирается? Что же касается до притязаний Лотара Мейера, то в его группировке до появления моих работ не содержалось ничего нового по сравнению со взглядами Дюма, которые мы знали уже на студенческой скамье: идея периодичности свойств элементов в функции атомного веса отсутствовала. Когда же Лотар Мейер усваивает, наконец, эту мысль, он в первом же своём сообщении ссылается именно на мою работу и в сущности только её реферирует—с осторожной оговоркой, что «было бы ошибочно по столь шатким основаниям изменять общепризнанные атомные веса», т.е. отрицает именно то, необходимость чего я доказал, что стоило мне наибольших усилий и утвердило закон окончательно, отрицает, в сущности весь непризнанный им закон как природы. Периодичность удельных объёмов элементов найдена была мною и доложена русскому химическому съезду тоже до Л. Мейера. Я поэтому не могу внутренне признать притязаний Лотара Мейера на соавторство со мною. Может быть, субъективно, он и делал до опубликования своих работ какие-либо построения и попытки, но ведь и я субъективно задолго до опубликования моих работ здесь много думал, и строил, и знал. Такими доводами приоритет не устанавливается»...

     «Решающим моментом в развитии моей мысли о периодическом законе,—говорил мне неоднократно отец,—я считаю 1860-й год—Съезд химиков в Карлсруэ, в котором я участвовал, и на этом съезде—идеи высказанные итальянским химиком С. Канниццаро. Его я и считаю настоящим своим предшественником, так как установленные им атомные веса дали мне необходимую точку опоры. У меня тогда же явилась мысль сопоставить эти новые данные с классификацией Дюма и разобраться в этом очень сложном—при тогдашнем состоянии знаний—вопросе. С тех пор субъективно уже созрела уверенность, что я на верном пути. Между тем мне вскоре вернуться в Россию, и здесь первое время я так был занят лекциями и уроками, потом писанием «Органической химии» и своей докторской диссертацией «О соединении спирта с водой», что надолго был отвлечён в сторону. Только получив кафедру и приступив к составлению «Основ химии», мне удалось вернуться, наконец, вновь к самому сердцу вопроса. В короткое время я пересмотрел массу источников, сопоставил огромный материал. Мне надо было, однако, совершить большое усилие, чтобы в имевшихся сведениях отделить главное от второстепенного, решиться изменить ряд общепризнанных атомных весов, отступить от того, что было признано тогда лучшими авторитетами. Сопоставив всё, я с неотразимой ясностью увидел периодический закон и получил полное внутреннее убеждение, что он отвечает глубочайшей природе вещей. В его освещении предо мной раскрылись целые новые области науки. Я в него внутренне поверил—той верой, которую я считаю необходимой для каждого плодотворного дела. Когда я стал окончательно оформлять мою классификацию элементов, я написал на отдельных карточках каждый элемент и его соединения и затем, расположив их в порядке групп и рядов, получил первую наглядную таблицу периодического закона. Но это был лишь заключительный аккорд, итог всего предыдущего труда. Это было в конце 1868 и после 1869 года».

     Я беседовал с отцом на эти темы много раз и передал из этих бесед здесь немногое. Общее моё убеждение, вынесенное мною их этих бесед то, что открытие периодического закона для его творца было не счастливым случаем, не неожиданной удачей. Нет, отыскание основного закона мира атомов было сознательным философским устремлением, заданием, поставленным с самого начала. Творец периодического закона шёл на осаду этой тайны природы систематически, с первых своих работ, постепенно и последовательно суживая круг, пока в результате неутомимого жизненного труда с помощью высшего подъёма творческой мысли не взял, наконец, крепости штурмом.

     Воспоминания содержат также разделы: 2. Единство вещества; 3. Приёмы труда; 4. Среди современников; 5. Среди современников (продолжение); 6. Миросозерцание; 7. Путешествия; 8. Менделеев —педагог; 9. Менделеев—педагог (продолжение); 10. Разнообразие деятельности; 11. В мире искусства; 12. Семейная жизнь; 13. Нравственный облик.

     «То, что он сделал, он сделал вопреки окружающему, благодаря исключительной силе своей личности, признанной со стороны иностранцев и поддержке на родине очень немногих понявших его лиц»—такими словами заканчивает Иван свои воспоминания.